Грызть кулисы!

Кривить душой не стану: я ждал этой встречи давно. А тут все как-то разом совпало: он позвонил, пригласив на разговор, а я к нему был готов уже несколько десятилетий. С первых спектаклей, увиденных мной, в которых он вел заглавные партии. Должен признать, что, как и слушать со сцены заслуженного артиста России, народного артиста Мордовии, ведущего солиста Мордовского государственного музыкального театра им. И. М. Яушева Сергея Ивановича Эскина, так и беседовать с ним в рядовой обстановке оказалось легко. Почти два часа разговора в его гримуборной пролетели  в один миг. Оставив приятное послевкусие…

«Я с саранских «низов», — начинает свой рассказ юбиляр: 3 июля С. И. Эскин отметит свое 60-летие, что и послужило поводом для нашей встречи. — Родился и до 20 лет жил в районе улицы Павлика Морозова, учился в школе 22. Как все мальчишки, с малолетства играл в футбол, хоккей, гонял на велосипеде. Ничего в жизни не предвещало сверхъестественного.

А в 1975 году (я тогда был в пятом классе) из Дворца пионеров, что и сейчас стоит на Грузинской, пришла к нам Наталья Ивановна Разумовская. Человек удивительный! Она набирала ребят в кружок художественного слова. И к ней сразу записались не только я, но и многие мои одноклассники — из любопытства. В определенный день пришли мы во дворец и удивились: детей набралась огромная толпа, со всех школ Саранска. Многие, конечно, отсеялись. Но костяк постепенно сформировался. И я, мальчик из семидесятых годов, начал посещать этот кружок. Понравилось читать стихи, прозу, басни. Потом кружок стал драматическим, потом — дорос до драматической студии. Мы ставили сказки, выступали с ними на утренниках в школах, детсадах. И даже в таком юном возрасте стали замахиваться на полноценные драматические спектакли! И в 1980 году нам присвоили статус «театра юного зрителя»!

Но по окончании школы естественным образом (Дворец пионеров больше не мог нас, выросших, принимать) мы плавно переехали в РДКП (республиканский Дворец культуры профсоюзов) на Пролетарскую. И получили статус «образцового театра юного зрителя». В активе у нас было уже до 15 полноценных спектаклей. Наш театр принимал участие во всех мероприятиях дворца.Мы ездили даже с гастролями — в Пензу, в Ульяновск. Но время шло. Мы были уже практически взрослыми людьми, по 16–17 лет. Кто-то поступал в театральные училища, кто-то метил в университет. Многие разъехались. Но оставался молодой состав, и они продолжали работать в творческом ритме до того момента, пока в середине 80-х годов Наталья Ивановна не скончалась. Увы, на этом история нашего ТЮЗа была завершена. Знаю, что были попытки продолжения. Но нет. Н. И. Разумовская была сердцем этого театра. Сердце остановилось…»

«…А с музыкой? С музыкой у меня получилось так, — продолжает С. И. Эскин. — В нашей школе была кое-какая аппаратура, и директор Сергей Иванович Мартышин нас поддержал в желании создать свой ансамбль. Но с условием: на танцах или на концертах должны были исполнять прежде всего комсомольские песни! Проблем с этим не было!!! Начинали концерт с официоза, а потом плавно переходили на танцевальные шлягеры. Мы очень этим делом увлеклись. Постоянно репетировали. Помещений, как всегда, не хватало. То в классе располагались, то в учительской. Даже директор нам освобождал свой кабинет на первом этаже, чтобы мы только не гремели на всю школу. Однажды, чтобы «репетнуть» сразу после уроков, затащили аппаратуру на задние парты в нашем классе. Последним был урок математики. Заходит Мартышин (он урок как раз и проводил). Видит, что все сидят скучившись, но смирно. Глянул назад, нахмурился и спрашивает: «Эскин, это что такое?» Сбивчиво ему объясню. Он: «Я не удивлюсь, ребята, если в следующий раз вы в класс на танке приедете…» Хохотали все до упаду! Но урок прошел как надо. И последующая репетиция тоже.

Мы горели этим делом! Даже после поездки на колхозные работы (обязательная осенняя повинность для всей тогда учащейся молодежи страны от средних классов школ и до последних курсов вузов — С. Ч.) мы не домой спешили, грязные и усталые, а наскоро переодевшись, в школу — репетировать! И у нас получалось! Причем настолько хорошо, что потом, уже после школы, нас всем составом пригласили в пединститут (он ведь был рядом — в двух кварталах от моего дома). Купили новую аппаратуру. И мы довольно долго играли там, само собой, на общественных началах.
Причем свое будущее с искусством я все равно не связывал. Поступил в техникум, что был в том же районе. Окончив его, устроился на «Электровыпрямитель». Конечно, везде был активистом самодеятельности. И как-то случайно узнал, что в музыкальном училище наш муздрамтеатр открывает отделение актеров музыкальной комедии! Помню, прибежал к цеховому мастеру: «Отпустите меня с завода, Христа ради! Учиться хочу…» Он мгновенно подписал заявление, и мы расстались безо всяких!

И вот в 1982 году я благополучно сдал вступительные экзамены, и меня зачислили в студию Саранского музучилища имени Л. П. Кирюкова. Среднее образование у меня уже было, потому обучался только профильным дисциплинам. Руководителем нашего курса был Яков Михайлович Лившиц, профессионал с огромным опытом и авторитетом. Мне казалось, что коли я уже выступал в ТЮЗе, был солистом в ансамбле, то мне и море по колено. Тем более считал, что актер музыкальной комедии — это что-то сродни клоуну, но не на манеже, а на театральной сцене. Как же я ошибался! Понял это, когда начались основные предметы: сольное пение, актерское мастерство, сценическая речь. Практические занятия вел Владимир Васильевич Долгов — личность для саранской культурной среды уникальная! Тогда он был главным режиссером драматического театра республики.

Мне очень повезло: нас учила целая плеяда прекрасных педагогов. Что важно, они не просто делились с нами своими знаниями, огромным опытом. Они буквально болели душой за каждого студента. Считали, что, если кто-то плохо подготовлен или пропустил занятия, значит, это они недодали что-то важное будущему артисту. Однажды по уважительной причине я прогулял пару (уже в студенчестве активно вводился в спектакли нашего театра, задействовался в репетициях) и в городе буквально нос к носу столкнулся с нашим директором Николаем Артемьевичем Мадоновым. «А-а-а, Сереженька, ков якить? («Куда ходил?» по-эрзянски — С. Ч.) Иди-ка сюда! Почему, мошенник, пропустил сегодня урок? На каких-таких вводах ты был? Я все узнаю у Лившица: были у тебя репетиции или нет!»

…Уже после первого курса учебы Яков Михайлович предложил мне поехать на большие гастроли! Театры тогда выезжали на два, а иногда и все три летних месяца. Это было, конечно, очень для меня значимо. Сейчас я понимаю, что в труппах «штанов» (так в театральной среде называют актеров-мужчин — С. Ч.), как всегда, не хватало. И ввести в массовых сценах молодого артиста было очень важно. Но для меня и некоторых моих товарищей, отобранных Лившицом, это, конечно, было большим счастьем. У нас были маленькие эпизодики, короткие реплики: «чего изволите!», «кушать подано!..». Но это было таким счастьем, стать частью огромного организма — спектакля, исполняемого всей театральной труппой!

Нам с моим однокурсником дали самую маленькую ставку — «артист хора»: 90 рублей, разделив ее пополам. Мы были очень довольны: получали наши первые заработки! Но главное не в деньгах — иметь возможность реально выходить на сцену! Потому брался на всем протяжении учебы за самые разные роли. И не зря: в 1985 году меня взяли в штат Мордовского республиканского театра музыкальной комедии. У меня даже к тому времени уже была большая партия — Чумазого в оперетте Оскара Фельцмана «Ужасная девчонка»! С этого все и закрутилось. И продолжает вертеться вот уже сорок лет!» — признается С. Эскин.

«…Пожалуй, главным событием этой моей долгой творческой жизни стоит считать преобразование нашей труппы в музыкальный театр Республики Мордовия, — признается Сергей Иванович. — Произошло это событие в 1992 году, и я горд, что являюсь непосредственным свидетелем этого важнейшего выхода на принципиально новый уровень. Ведь в труппе было много выпускников консерваторий, ГИТИСа (к последним в полной мере отношу и себя), которым хотелось попеть! И полученный статус давал фантастические перспективы: исполнение партий в лучших операх, созданных в мировой культуре. По сути, республика обрела трамплин преобразования нашей музыкальной школы в оперную.

Первой постановкой стала «Травиата» Верди. Пусть у меня там была небольшая партия, но участвовать в этой грандиозной махине, которую мы все вместе сумели запустить в жизнь, было событием! Зрители, побывавшие тогда на премьере (и еще помнившие, что до войны в Саранске была своя оперная труппа), пришли в восторг. Они увидели, что в городе возрождается классическое исполнительское искусство!
Следующей постановкой стала опера Верди «Риголетто». Это был спектакль-нерв, спектакль-откровение! А ему на смену пришел… «Севильский цирюльник» Россини! Комедия положений. Абсолютно искрометная феерия! Когда же репертуар окреп целым рядом спектаклей, мы стали вводить в постановки балет. Стремились экспериментировать. И когда режиссер Михаил Трофимов решил ставить мюзикл Владимира Баскина «Призрак замка Кентервиль» по сказке Оскара Уайльда, мы восприняли это с большим энтузиазмом. Там все было для нас новым: микрофонное пение, совершенно новая манера хореографии. В 2007–2008 годах мы давали его через день! И всегда с полным аншлагом!

В репертуаре появились спектакли, основанные на национальной теме. Композитор Михаил Фомин на основе эпоса, собранного и литературно обработанного поэтом Василием Радайкиным, создал оперу «Сияжар». И мы ее поставили в 1995 году. Все усилия наши (петь пришлось на мордовских языках!) были вознаграждены огромным успехом у зрителей. «Сияжар» открывал все наши гастрольные туры. Со временем в силу разных причин «Сияжар» сошел со сцены и, увы, забыт. А должен в наличии быть! Да, существует балет «Алена Арзамасская» — шикарная постановка, считающаяся визитной карточкой нашего театра. Но убежден, что оперный спектакль (пусть демонстрируемый лишь по важным поводам) придаст всему культурному процессу необходимую весомость…»

«А по поводу весомости вспоминается один случай. В 80-е годы у театра был большой автопарк: автобусы, фуры. И среди водителей часто ходили разговоры, мол, что это за профессия — артист. Петь, мол, каждый горазд. Под настроение… И однажды на гастрольном выезде заболел один из участников массовых сцен. Заменить его в эпизодах было некем. И мы уговорили одного из «тружеников транспортного цеха» подыграть вместо выбывшего. Задача у него была простенькой: в определенный момент подойти к герою, вскинуть ружье и внятно произнести: «Руки вверх!» Петрович согласился («Это ж не баранку крутить, ответственность такую на себе нести. Дело плевое»). Одели его под охотника, загримировали. И спектакль пошел своим ходом. И все было хорошо до той сцены. Наступает необходимый момент. Я в образе Волка (играли сказку про Красную Шапочку) изготовился упасть под гром выстрела. Поворачиваюсь к водителю-«охотнику». А Петрович стоит в полном оцепенении, пот с него льет градом, мертвой хваткой вцепился в ружье и сказать ничего не может!.. Дошло до того, что дети из зала сами стали мне, Волку, кричать: «Руки вверх!!!»
…Больше Петрович никогда в спектаклях не участвовал. Но и критиковать нашу работу не брался…»

«В начале 80-х я уже был женат, родилась дочь, но в ГИТИС (Государственный институт театрального искусства) от республики был объявлен целевой набор студентов на учебу, — продолжает Сергей Иванович. — Я сильно сомневался, надо ли ехать: уже имел за плечами диплом музучилища, уже вошел в основной состав театра. Но министр культуры Николай Яковлевич Наумкин меня тогда напутствовал: «Сергей, ты вытянул счастливый лотерейный билет. Это твой единственный шанс получить высшее певческое образование, стать дипломированным профессионалом. Если откажешься, ты не соберешься ни через год, ни через пять — никогда! И всю жизнь будешь жалеть об упущенной возможности». И я, поддержанный супругой Ириной (как бы в бытовом отношении ей ни было тогда тяжело меня отправлять в Москву), поехал учиться. И очень скоро понял, насколько министр был прав…

В Государственном институте театрального искусства мне посчастливилось учиться на курсе Матвея Шировского. Знаменитого режиссера советской оперетты. Семнадцать лет он был главным режиссером в Одессе — эталонной школы этого музыкального жанра! Учил меня и Борис Покровский, легендарный главный режиссер Большого театра. И, конечно, как не вспомнить Георгия Ансимова? Народный артист СССР, главный режиссер московской оперетты в те времена. Он заведовал кафедрой музыкальной режиссуры на нашем факультете музыкального театра.

А педагогом по вокалу был уникальный человек: народный артист России, ведущий солист Большого театра, знаменитый тенор Владимир Николаевич Петров. Как он учил меня!!! Основы, конечно, вложили в саранском музучилище Н. А. Мадонов и другие педагоги. Но Петров сумел развить диапазон моего баритона до двух октав! Это необходимый академический уровень для певца моего типа. И когда в Центральном московском доме искусств состоялся традиционный певческий фестиваль исполнителей — учеников всех ведущих музыкальных вузов страны, мне мой институт доверил выступать там. И я смог взять самые высокие ноты — ля-бемоль, хотя даже композитором они в исполняемом мной произведении предусмотрены не были. Успех был большой! Петров, раскрасневшийся от удовольствия, в кулуарах жал мне руку (очень нечастое проявление с его стороны чувств!). И тут подходит Ансимов, тоже с поздравлениями, и между прочим говорит: «А что ты стесняешься к Маргаритлесанне подойти? Как твоя добрая тетя (и это всем давно известно!) она могла бы помочь тебе с концертами в ЦДА» (Маргарита Александровна Эскина более двадцати лет была бессменным руководителем Центрального дома актера, культового места московской богемы, — С. Ч.). У меня глаза из орбит повылезли. Проблеял: «Георгий Павлович, это случайное совпадение. Я — однофамилец …» Ну, пошутили и пошутили…
Спустя какое-то время мы играли в том самом Доме актера спектакль по пьесе Островского. Всем очень понравилось. После выступления нас пригласили в особую комнату «для своих». Красивые, выдержанные в голубом тоне интерьеры. Великолепная лепнина на высоких потолках. Старинная резная мебель. Пузатый самовар на столе. Нам подарили большой пирог — особая форма высокой оценки проделанной работы. И принимала нас там, за большим столом, сама Маргарита Александровна. Очень душевно за чаем с ней общались. Конечно, говорили о будущем. И вдруг она обращается ко мне: «Сережа, я считаю, что у вас могут быть большие перспективы, развивайте себя. Это я вам по-доброму, как тетя говорю…» И она — туда же!!! Все, конечно, долго смеялись. Но я твердо сказал, что вернусь домой. Меня тянуло в Саранск…

Учась в Москве, несмотря даже на вероятность работы в Московской оперетте, я ни дня не сомневался, что вернусь в родные пенаты. Меня здесь ждали. Знал, что буду здесь востребован, и хотел именно здесь грызть эти, навсегда для меня родные, кулисы!..»

P. S. «По объективным причинам (60 лет для артиста музыкального театра — это все-таки уже определенное испытание) я стремлюсь сейчас себя найти в чем-то новом, — говорит юбиляр. — Но — ни минуты отдыха! В свое время я тесно сотрудничал с нашей филармонией. Был частым участником их разнообразных мероприятий. И это меня подвигло на собственную концертную деятельность. Постепенно сформировал свою репертуарную программу. Разнообразную. В нее входят и известные арии, и романсы, и знаменитые эстрадные песни. Потому сегодня я готов к выступлению перед любой аудиторией. А это, знаете ли, — хлеб!

…Счастлив ли я тому, как сложилась судьба? Счастье в том, что окружен большой любящей семьей. Когда у нас с Ириной родилось двое детей, от республики мне выделили квартиру. Они в ней выросли. Вышли в самостоятельную жизнь, получив образование. Теперь все вместе воспитываем уже их детей, наших внуков. Все они в моем поле зрения, рядом. Я счастлив каждодневно заниматься любимой работой, чувствовать свою востребованность у зрителей, быть ценимым коллегами, такими же профессионалами. Счастлив вместе с ними вот уже сорок (!!!) лет «стучать копытами» по сцене нашего замечательного театра, глотать там пыль и грызть кулисы!..»