Игра на нервах

Пашка был спортивной гордостью нашей школы. В  последних классах на уроках его практически не видели — ​устанавливал все время где-то очередные рекорды. Я  привычно гордился им. Гордиться тогда вообще было нормой: за свою прекрасную страну, за то, что партия — ​наш рулевой, коммунизм — ​это молодость мира, что прежде нужно думать о  Родине, а  потом о  себе. Я  так и  думал! Но первый кракелюр на безупречной глади моего сознания пролег солнечным майским утром 1987  года. Когда в  тихохонько приоткрытую дверь класса, где мы сдавали математику, воровато просклизнула совсем на себя непохожая (всегда прямая и  до зубовного скрежета принципиально правильная) наша класснуха и,  просеменив на глазах отвернувшейся комиссии к  отупело застывшему Пашке, подсунула ему листки с  правильными ответами. «Гордость школы» нормально списать так и  не сумела. Как и  я,  он получил твердую тройку.

Ну а  первая трещина в  моем отношении к  правилам жизни пролегла днями спустя, когда я,  уверенно ответив классной руководительнице (экзаменовался уже по ее профильному предмету) на все три вопроса по литературе и  еще на пару дополнительных, удостоился «четвертака» (хотя та знала, что готовлюсь поступать в  универ на филологию). А  Пашка, ни разу книги в  руках не державший, был оценен на отлично. Позже я  узнал, что не рекорды ему помогли — ​мама (какая-то городская шишка)!..

30  мая в  стране вновь начался марафон сдачи единых государственных экзаменов. Испытания продлятся до конца июня. Однако незадолго до старта председатель Следственного комитета РФ Александр Бастрыкин неожиданно заявил, что в  России нужно отменить ЕГЭ. Он назвал единый «гос» пыткой для молодежи и  призвал возродить советскую школу образования: та была лучшей в  мире, и  это признавали всегда.

Это далеко не первый публичный протест. И,  надо полагать, не последний. Единый государственный экзамен ввели в  России в  качестве эксперимента в  ряде регионов (в  том числе и  в  Мордовии) в  2001  году, число их росло с  каждым годом. Ключевой задачей ЕГЭ считалось уничтожение недобросовестности в  школах и  коррупции в  вузах. Экзамены должны были стать объективной оценкой знаний каждого ученика, а  в  случае отличных результатов — ​обеспечить гарантированное поступление в  любой российский вуз. Кроме того, на внедрение тестовой системы оказало прямое влияние вхождение России в  Болонский процесс. Набор соглашений обеспечивал сопоставимость стандартов высшего образования в  странах «цивилизованного мира».

К 2009  году ЕГЭ у  нас полностью заменил выпускные экзамены в  школах и  стал основным пропуском в  вузы. Зазвучали в  открытую слова о  повышении качества образования и  квалификации учителей. С  тех пор обсуждения единого «госа» ежегодно достигают крайней точки накала. Причем спустя двадцать один год так и  нет понимания: удалось ли реформаторам от педагогики добиться поставленных целей?

«В деле борьбы с  коррупцией в  учительской среде и  обеспечения равных условий для поступления — ​скорее да, — ​считает обозреватель gazeta.ru Вячеслав Ворожейкин. — ​Выпускники сдают экзамен под присмотром наблюдателей и  видеокамер (только в Мордовии в  этом году их будет расставлено 662! — С. Ч.), вдали от своей школы и  учителей; работы проверяют анонимно и  даже автоматизированно. Попытки воспользоваться гаджетами и  шпаргалками пресекают: каждый раз несколько сотен человек за это отправляются на пересдачу через год».

Что же касается повышения качества образования, учебной, методической литературы и  квалификации учителей, тут не все гладко. Главная претензия к  ЕГЭ прежняя: экзамен стимулирует не получение знаний, а  умение решать тесты! В  старших классах прямая подготовка к  нему вообще подменяет учебный процесс, а  индустрию репетиторства сегодня оценивают в  более чем сто миллиардов рублей ежегодно. Именно ЕГЭ педагоги обвиняют в  формализации образования, снижении творческих и  рациональных способностей школьников и,  естественно, в  критически высоком уровне стресса (посмотрите статистику ежегодной подростковой смертности в  этот период, в  том числе суицидальной, — ​она показательна!).

До 2001  года в  стране сдавали: выпускные из школы и  вступительные в  вуз. Классическая диагностика знаний, доставшаяся современной России от СССР, а  тому — ​от Российский империи, проводилась устно и  письменно одновременно. В  зависимости от предмета эти доли соотносились по-разному. Историю, например, в  основном сдавали устно, но школьник опирался на подготовленные на месте записи. По математике — ​преимущественно письменно, но написанное решение требовалось объяснить.

Причем единой формы отчета не было! Советские школы и  вузы сами формировали содержание билетов и  устанавливали критерии оценки. «Да, имелись общие для всех методические указания. Но по современным меркам, — ​признает Ворожейкин, — ​очень общие. Огромное влияние на процесс и  результат оказывал педагог. После распада СССР говорить о  единообразии не приходилось совсем. Буйно плодились частные школы и  вузы, профильные классы, гимназии и  лицеи, их причудливые коллаборации с  высшими школами, предметные олимпиады, подготовительные курсы и  многое еще под общим грифом «платное образование». Например, в  2000-м 11-классники держали два обязательных экзамена — ​русский язык и  математику, а  также еще несколько по выбору. Причем результат напрямую влиял на оценку в  аттестате: ты мог проучиться все школьные годы на одни пятерки, но, сдав выпускной на четыре, в  табель получал только это.

Так как результаты аттестаций прямо отражались на профпригодности учителей, выпускные экзамены зачастую превращаись в  марафон списывания, блатных договоренностей: ставить самому себе двойки никто не хотел. Степень откровенности подтасовок разнилась от «сделали вид, что не заметили шпаргалку» до «учитель исправил все ошибки и  отдал переписать начисто». В  результате между реальными знаниями учеников и  результатами экзаменов образовывалась пропасть, которой никто не придавал особого значения, пока не ввели единый «гос».

Причем технологии списывания доводились до высот филигранного искусства. Социальные сети полны сегодня воспоминаниями бывших экзаменуемых. «…В советской школьной форме мальчиков были спереди два кармана на пиджаке плюс один внутренний, ну и  в  штанах ​пара. Если, к  примеру, билетов всего 25, то в  каждом кармане — ​по 5 шпаргалок, на каждый из них. Они закладывались в  карман аккурат по очереди: на ощупь выбирался нужный ответ. Но сначала все это мелким, убористым почерком писалось на аккуратно складываемых гармошкой бумажках…» «…Моя подруга писала ответы на билеты на верхней части ног, от колена и  выше. Получилось: приподнимаешь понемногу подол и  читаешь то, что нужно…» «…Я иной раз вспоминаю директора своей школы — ​участника Великой Отечественной. Он преподавал историю. На экзаменах если ловил кого-то со шпорой, устраивал тихий разбор: сам ты делал шпору или нет? Если убеждался, что сам, то ставил трояк и  отправлял домой с  чистой совестью. А  если чужая шпора, то — ​на переэкзаменовку. Считал, что труд даже над шпорой в  твоей голове что-то полезное все равно отложит…»

«…ЕГЭ вскрыл, что есть, — ​цитирует gazeta.ru руководителя Елизовской физико-математической школы Сергея Новикова. — ​Результаты удручают. Потому что не преодолеть минимальный порог — ​значит надо совсем не знать ту же математику. И  вдруг ежегодно оказывается, что у  нас 12–15 % детей не набирают там минимума по баллам. Это огромный процент!»

В СССР подать документы на поступление можно было только в  один вуз. В  России нового времени их количество регламентировалось только необходимостью лично присутствовать на экзаменах, проводившихся очно. Абитуриент направлял одним оригиналы документов, другим (а  иногда и  в  третью «вышку»!) — ​копии и,  если не проходил в  первом месте, шел в  другие. Копии, впрочем, принимались не везде… Причем единых формулировок заданий и  критериев отбора не существовало! Вуз сам составлял «билеты» — ​блоки из одного-трех вопросов. До экзамена их не публиковали, то есть человек просто изучал предмет в  целом и  шел сдавать. А  преподаватель должен был оценить не конкретный ответ, а  все его знания и  не всегда ограничивался рамками вопросов.

«Отдельного натаскивания на экзамен в  том виде, в  каком сейчас распространена подготовка к  ЕГЭ, не было, — ​вспоминает в  разговоре с  Вячеславом Ворожейкиным учитель Ольга Осинникова. — ​Точнее, учеба в  школе и  считалась подготовкой к  нему. Никаких предварительных тестов, пробных прогонов. Зато раздобыть билеты прошлых лет, чтобы понимать хотя бы структуру вопросов, было святой задачей репетитора, специализирующегося на подготовке к  поступлению. Причем в  классе таких учеников «на подтяге» было немного (и  они не стремились это афишировать — ​С. Ч.). Остальные либо вообще не собирались поступать на «вышку», либо верили в  свои силы (и  основания для этого у  них были — ​С. Ч.), либо родителям не позволял их бюджет».

У гуманитариев экзамен выглядел как разговор длиной до получаса, в  котором абитуриент должен был продемонстрировать знание вопроса, умение связно излагать мысли, аргументировать позицию и  отвечать на критику. «Для поколения, сдававшего классические экзамены, тесты, особенно с  вариантами ответов, кажутся примитивом, — ​продолжает Осинникова. — ​А  вот выпускники, сдавшие ЕГЭ на высокий балл, часто не могут связно изложить тему: они натренированы лишь тезисно отвечать на несколько эпизодов по ней. Но проблема в  том, что Знание не всегда можно сформулировать в  виде файла».

Экзамены по точным наукам были в  значительной степени письменными. Выбрав билет с  задачами, абитуриент их самостоятельно решал, после чего объяснял экзаменатору ход мыслей. Причем из-за размытости оценочных критериев случались ситуации, когда отвечающий неправильно выполнял задачу из-за простой арифметической ошибки, но все равно получал высокую оценку — ​потому что демонстрировал понимание способа или предлагал нестандартный взгляд. Как же велика при этом была роль педагога, как широк круг полномочий членов приемной комиссии! Они небольшой группой с  легкостью решали судьбы людей, только входящих в  большую жизнь. Что накладывало моральные обязательства. Во времена массового падения доходов и  нивелирования статуса профессии Учителя не всякий мог справиться с  этим грузом достойно.

Среди абитуриентов начала 2000-х укоренилась убежденность: «все куплено и  схвачено». И  для этого были основания! Масштабы коррупции зависели от престижности вуза и  чистоплотности руководителей и  действительно потрясали воображение российских обывателей. Дети всех прокуроров и  судей города обязательно поступали на юрфак, сын доктора наук просто обязан был стать кандидатом, а  темой самых расхожих анекдотов была препод-взяточник на купленных экзаменах. Ловить же коррупционеров за руку удавалось с  трудом: проплаченные абитуриенты становились студентами (а  потом и  дипломированными спецами) в  результате хитрых схем — ​например, поддельных итогов учебно-научных олимпиад или подмены экзаменационных листов. С  устными экзаменами — ​по той же истории или обществознанию — ​оказывалось еще проще: было достаточно «помочь» нужным и  «завалить» остальных.

«ЕГЭ, конечно, резко усложнил любой подлог, но желание и  привычка зарабатывать на вступительной кампании никуда не делись, — ​признается Вячеслав Ворожейкин. — ​В  первые годы после его введения случился целый ряд крупных скандалов. В  2010  году «Российская газета» рассказывала, как в  Ростовской области 30 преподавателей, обложившись словарями и  учебниками, выполняли задания вместо учеников, а  в  Астраханской области учителя по телефону подсказывали выпускникам ответы. А  в  2011  году в  РГМУ им. Пирогова оказалось, что почти весь набор — ​626 из 709 абитуриентов — ​«мертвые души», на места которых позднее зачисляли других, естественно, за большие деньги». К  сожалению, в  стороне от этих неприглядных процессов не остались и  вузы Мордовии. На протяжении вот уже не одного года республику сотрясают скандалы, связанные с  выявлением взяточников в  местной среде высшего образования.

Со временем масштабы прямых подлогов и  продажи мест сократились, зато появились новые, более сложные способы мошенничества: пересылка ответов из ранних часовых поясов в  более поздние, взлом баз данных с  правильными тестами. Однако эти случаи все же единичны, и,  судя по косвенным признакам — ​например, низкому количеству «стобалльников», — ​уровень коррупции не идет в  сравнение с  предыдущим (например, списками золотых медалистов, а  также «обязательных зачисленцев» на самые престижные факультеты вузов, формируемых ежегодно чуть ли не на уровне кабминов регионов).

Соцопросы демонстрируют рост числа россиян, выступающих за отмену ЕГЭ: к  маю среди респондентов таковых было почти 70 %. Причем среди родителей старшеклассников эта доля еще выше. «Одна из проблем — ​огромный стресс, в  котором не один месяц живут дети, — ​подчеркивает Ольга Осинникова. — ​Родители, школа, окружающие постоянно им внушают, что недобор баллов разрушит жизнь. Конечно, высшее образование важно, но как забыть о  психическом здоровье? Да, любой экзамен, тем более их серия, — ​большая игра на нервах. Вспомните, как в  свое время стрессовали мы сами! Однако в  данном случае именно сама форма ЕГЭ способна довести ребенка до тяжелейших кризисов».

«С тех пор как образование перешло в  разряд услуги, учитель перестал быть наставником. Он — ​исполнитель по договору набора компетенций об оказании образовательных услуг, — ​приводит издание pravda.ru мнение председателя Национального родительского комитета Ирины Волынец. — О какой альма-матер можно говорить, если с  переходом на Болонскую систему образования у  нас теряются основы, которые были заложены еще Ломоносовым, если научная школа в  стране разваливается на глазах? Об этом не все знают, но пресловутая методика ЕГЭ была изобретена в  США для того, чтобы контролировать образовательный уровень детей… с  отклонениями в  развитии! Им сложно сформулировать устный ответ, и  для того, чтобы хоть как-то оценить качество работы учителей, были разработаны тесты, с  вероятностью 50х50. Но почему все наши дети должны сдавать ЕГЭ? Непонятно. Хотя я  знаю, что его сторонники говорят, дескать, там не только тестовая часть. Но в  любом случае ответы, которые заучиваются заранее, делают из молодежи, как выразился один высокопоставленный чиновник, «грамотного потребителя». И  что, в  этом — ​главная задача современного российского образования?..»

Однако в  педагогическом сообществе единого мнения по этому поводу нет. «Если бы одну форму экзамена на другую можно было заменить без очередной перетряски всей системы, я  бы признала, что возврат к  классической аттестации — ​хорошее решение, — ​говорит Ольга Осинникова. — ​При подготовке к  ЕГЭ часто все сводится к  прорешиванию тестов. Не сказать, что это помогает в  фундаментальной подготовке по предмету. Ребенку из-за загруженности приходится выбирать: знать предмет или уметь его сдавать. Есть, конечно, учителя, которые успевают осветить учебный материал всесторонне, есть и  дети, которые способны учиться в  таких условиях. Но это далеко не все. Подготовка к  классическому экзамену позволяет получить больше знаний. К  сожалению, я  не уверена, что очередная реформа образования приведет к  улучшению (имеется в  виду недавнее заявление министра Фалькова: «К  Болонской системе надо относиться как к  прожитому этапу», — ​С. Ч.). Если представить, что сейчас начнется переделка программ, переделка самой формы сдачи, обкатка новой системы… Я  не верю, что замена эта будет продуманной и  логичной, да еще и  заботящейся о  детях! Так что пусть лучше не лезут…»

P.S. Я  давным-давно ничего не слышал про Пашку-одноклассника. Не знаю, насколько удачно сложилась его жизнь. Вот на свою мне жаловаться грех! И  потому, глядя на то, как теперь уже мои дети «умирают» в  ожидании результатов ЕГЭ, я  забываю все давние завистливые обиды. Мы в  «осемнадцать» о  таких страхах даже не догадывались!