Тренер

Отец жадно и  торопливо фотографировал меня после каких-то происшествий. Помню, как он нес меня на руках от дома до детской больницы на ул. Полежаева, когда я  неудачно пробежался по деревянным до серости сараям, сорвался, упал и,  приземлившись на лед, сломал ногу. В  больнице я  пролежал три месяца. И  все это время отец точил для медиков аппараты Елизарова. По образцу, который оказался в  больнице. После выписки родители отвезли меня в  дом отдыха на Инерку. Некоторое время я  ходил с  черной клюшкой, что придавало юности оттенок трагичности. Отец щелкал стареньким «Фэдом‑4», обозначая меня главной фигурой в  ряду огромных шахмат. Помню, как, играя во дворе в  войнушку, мне «зарядили» в  бровь чем-то железным и  увесистым. Кровь хлестала так, что в  травмпункте мне зашили рану и  забинтовали, словно я  только что вернулся с  передовой. Шокированные родители поволокли меня в  Пушкинский парк. И  снова отец доставал «Фэд‑4», наводя тоску на залитый дождями парк… Думаю, такие «фотовспышки» объяснялись его боязнью потерять меня. Этим и  объяснялись его приливы любви, чередовавшиеся с  охлаждениями после трудовых подвигов.

После перелома врачи не рекомендовали мне заниматься спортом. «Нагрузки могут негативно сказаться на ноге», — ​пояснили они родителям. И  до четвертого класса я  болтался по городу и  школьным коридорам хулиганистым и  неприкаянным. Чтобы хоть как-то повлиять на несмышленыша, мама с  подачи классного руководителя записала меня в  секцию современных танцев, что было позором для «настоящего пацана». Но мне неожиданно понравилось. Не столько танцы, сколько девочки, которых было много, а  с  мальчиками всегда возникал дефицит. Пробыв в  ритме танго около года, я  без особого сожаления бросил партнерш, узнав, что из Ленинградского хореографического училища приедут просматривать самых-самых. Я  не считал себя способным, но и  покидать Саранск не хотел. Почти все ребята из нашего двора занимались в  спортивных секциях, но я  продолжал соблюдать рекомендации врачей. Так продолжалось до тех пор, пока однажды зимним днем меня в  школьной раздевалке не «тормознул» Андрей Исаев.

— Не хочешь записаться в  легкую атлетику? — ​спросил друг детства и  сосед по дому.

— А что это такое? — ​спросил я,  далекий от стадионов и  беговых дорожек.

— Научишься быстро бегать, — ​пояснил Андрей.

— Хм, — ​нахально ухмыльнулся я. — ​Может, пробежимся?

И мы помчались школьным коридором. На удивление, я  не смог догнать Андрея. Или коридор оказался слишком короткими…

— В воскресенье бежим кросс. Могу за тобой зайти. Со мной Дима и  Игорь, — ​сказал Андрей, отдышавшись.

Я  неопределенно кивнул, через час забыв о  разговоре.

Утро воскресенья. Я  никуда не тороплюсь. Скоро по телику покажут «Утреннюю почту» с  Юрием Николаевым, и  день покатится к  обеду. Вдруг звонок в  дверь. На пороге — ​Андрей. Я  не ожидал его увидеть. «Давай быстрей! — ​командует друг. — ​Тренер ждет! « «А  что надо надеть?» — ​уточнил я. «В чем на улицу ходишь, то и  надень», — ​посоветовал более опытный легкоатлет. Свой первый в  жизни кросс я  не забуду никогда. Нелепая большая куртка, шерстяные носки, полуботинки, какие-то штаны и  свитер… Одежонка висела на мне лишними килограммами.

«Так, — ​командовал Андрей, когда мы вышли во дворе, где нас ждали нетерпеливые «коллеги» Дима и  Игорь. — ​До Степана Разина идем пешком. Там нас встретит тренер. Дальше бежим до высоковольтной линии…»

Я представления не имел, где эта высоковольтная линия находится, но подумал, что за ближайшим углом. Легкий снежок красиво скрипел под ногами, пасмурное утро куда-то гнало тяжелые облака, а  мы — ​четверка бегунов — ​пробирались вялыми сугробами в  сторону телевизионной мачты. На перекрестке Степана Разина и  Богдана Хмельницкого Андрей остановился и  громко произнес: «Здравствуйте, Вячеслав Михайлович!» Я  поднял глаза на молодого мужчину в  красивом спортивном костюме и  высоких кроссовках. «Здрасьте», — ​произнес я. «Здравствуйте, ребята. Новенький? — ​тут же уточнил незнакомец, шевеля пышными усами. «Новенький, — ​показал на меня Андрей. — ​Это Стас». «Ты бы вот что, — ​тут же дал совет незнакомец. — ​Для кроссов одежду выбирай полегче. Какую-нибудь легкую курточку. И  свитер под нее. Пока бежишь — ​не замерзнешь. И  на ноги — ​не ботинки, а  кроссовки…» «У  меня кеды», — ​смотрел я  в  ледяную жижу. «Хорошо, кеды, только поверх носков надевай целлофановые пакетики, чтобы ноги не промокли». «Угу», — ​усваивал я  науку. «Ну, побежали», — ​наконец-то произнес незнакомец. «Андрей, — ​держался я  за группой. — ​Это и  есть тренер?» «Ага, — ​ответил Анрей, легко отталкиваясь от рыхловатого снега. — ​Вячеслав Михайлович Бусаров». «Как?» — ​не расслышал я. «Бу-са-ров», — ​по складам повторил Андрей. Так мы познакомились. Зима 1978  года. Мне было десять лет, Бусарову — ​чуть за тридцать.

Заниматься легкой атлетикой мне расхотелось уже через метров пятьсот монотонного бега. Но и  выглядеть слабаком тоже не хотелось. Пробираясь через частный сектор к  Ленинскому лесопарку, я  уже твердо знал, что это последний кросс в  моей жизни. «Слева — ​кладбище, — ​на бегу пояснял Андрей. — ​Справа — ​психушка. Из нее иногда психи сбегают». «Куда меня занесло?» — ​думал я. — ​И  зачем мне все это?»

«Андрей, добегаете до высоковольтной линии, там разминаетесь и  возвращаетесь. Я  вас здесь подожду», — ​остановился на входе в  лесопарк Бусаров. «Ага», — ​ответил Андрей, и  стайка углубилась в  лес. Мне совсем не хотелось бежать. Я  задыхался, еле переставляя ноги. Руки отказывались работать. В  голове сидело одно — ​упасть и  больше не подниматься. «И  где эта проклятая высоковольтная линия?» — ​ругался я  на белый свет, дыша Андрею в  спину. Радовало лишь то, что Диме и  Игорю тоже приходилось терпеть. Самым легким и  быстрым из нас оказался Андрей… Я  уже почти ничего не соображал, когда лес неожиданно расступился и  показались провисшие провода и  хмурые мачты. Это и  была высоковольтная линия. «Все! — ​опять скомандовал Андрей. — ​Здесь разминаемся». Я  тут же рухнул в  сугроб и  развел руки, глядя в  серое и  такое далекое небо. Сердце вырывалось из груди. Сил не было. «Никогда! — ​думал я. — ​Больше никогда и  нукуда не побегу». «Ты долго не лежи, — ​посоветовал Андрей, глядя как следом за мной падают Дима и  Игорь. — ​Замерзнешь. Лучше встань и  походи…» Я  попробовал встать и  не смог. Хотя вру. Я  даже не пытался встать. Мне очень понравилось лежать. И  холодный снег меня не пугал. Пугало другое — ​обратно тоже нужно было бежать! «Вставай, — ​через минуту-другую протянул мне руку Андрей. — ​Делай, как я…» Я  поднялся и  нелепо взмахнул руками, глядя на ловко разминающегося Андрея. «Все, пора, — ​завершил наши потуги Андрей. — ​Бусаров ждет…»

«Следующая тренировка — ​во вторник, в  манеже, — ​пояснил Бусаров, когда мы вернулись на перекресток Хмельницкого — Разина. — ​Там есть раздевалка. Так что спортивную обувь, футболку и  спортивные трусы лучше взять с  собой. В  пакете». «У  меня нет спортивных трусов», — ​по школьному поднял я  руку. «Приходи как на урок физкультуры… — ​Бусаров повернулся к  Андрею. — ​Ты уже все знаешь. Разъясни все Стасу». «Хорошо», — ​легко ответил Андрей. «Никогда! Никах тренировок», — ​снова подумал я. А  во вторник после школы Андрей снова зашел за мной. И  я,  забыв кроссовые мучения, отправился в  какой-то таинственный манеж.

— А как ты познакомился с  Вячеславом Михайловичем? — ​спросил я  Андрея, когда мы вышли на улицу, где нас поджидали Дима и  Игорь.

— Очень просто, — ​улыбнулся Андрей. — ​Отец меня попросил купить хлеба. Я  дошел до хлебного на Коммунистической, взял что надо и  обратно понеся со всех сил — ​опаздывал в  школу. Вдруг меня кто-то схватил за руку. «Постой, мальчик. Как тебя зовут? Ты куда так бежишь?» — ​спросил меня мужчина. «Домой бегу, в  школу опаздываю». — «Я тренер по легкой атлетике. Не хочешь бегом заниматься? У  тебя получится…» — ​«Я не знаю». — «А  где ты живешь?» Я  продиктовал адрес и  побежал дальше. А  вечером Бусаров пришел к  нам домой. Познакомился с  родителями. Убедил их, что у  меня есть талант».

Манеж тогда находился под восточной трибуной стадиона «Светотехника». Он настолько пропитался потом легкоатлетов, что этот запах никогда не выветрится из моей памяти. Особый колорит длинному помещению придавала черная гаревая дорожка, усыпанная отметинами от шиповок. Вдоль окон виднелись узкие лавочки и  какие-то ворота, которые оказались барьерами для бега с  препятствиями. Там все было для меня ново. Даже раздевалки. Стометровая беговая дорожка, в  конце которой — ​яма для прыжков в  длину. С  одной стороны — ​подсобные помещения, с  другой — ​огромные окна, смотревшие на старый колхозный рынок. Сейчас на его месте — ​многоэтажка. В  районе старта — ​шведская стенка и  какие-то непонятные приспособления. Потом они окажутся колодками для спринтеров. В  группе Бусарова колодки «рвали на части» Толя Черкаев, Сергей Рожков и  Саша Ишенин, открывший для меня Uriah Heep, Nazareth, Led Zeppelin и  Дэвида Боуи. Он приходил к  нам домой с  «катушками». И  вместо любимого отцом Владимира Высоцкого из угловатого магнитофона «Астра‑206» звучал Дэвид Байрон. Саша обитал в  мрачноватом многоквартирном доме на углу Васенко и  Титова. Его снесли, когда выяснилось, что жить в  нем нельзя из-за близости вредных производств. На его месте сейчас автосалон. Саша был мечтательным и  увлекающимся человеком. Добрым и  открытым. Влюбчивым. Спорт пригодился ему в  военном училище, куда он поступил с  мечтой об офицерском счастье. 1990-е сломали не только его мечту. Судьба Саши трагична — ​он погиб, не примирившись с  развалом страны, которую защищал.

Черкаев, Рожков и  Ишенин были старше нас с  Андреем на несколько лет, что позволяло задирать их без всякой необходимости, а  им — ​«воспитывать» наглецов щелбанами. Иногда обидными и  болезненными. «Боишься — ​значит уважаешь», — ​говорил Сергей, загоняя юных пионеров в  угол. И  мне понравился этот мир.

Нравилось пробираться на «Светотехнику» даже во время соревнований по ледовому спидвею и  футболу. Нравилось гордо проноситься мимо вахтера, едва успевавшего спросить: «К  кому?!?» «К  Бусарову!» — ​хлопала входная деревянная дверь, и  мы бежали в  вечно забитую в  холодное время года верхней одеждой раздевалку. Быстро переодевались, и  тут же в  манеж к  Бусарову. Мы летали вокруг него шумливыми воробьями. Вячеслав Михайлович выслушивал нас, всегда спрашивал о  самочувствии и  каждому давал задание, беря в  руки секундомер. Нам было приятно его внимание. Что он засекает, как мы пробежали стометровку, что контролирует наш пульс и  что мы — ​часть непонятного для большинства жителей Саранска мира. Внешкольного, внедворового. Без контроля родителей. Для меня тренировки были игрой, общением. Поэтому снос «Светотехники» Николаем Меркушкиным в  2010  году я  воспринял со злобой. Столько связано с  этим стадионом, а  тут пришел какой-то сельский мужичок — и  все под бульдозер. Хорошо, что Меркушкин не добрался до нашей памяти, хотя пытался, переписывая историю города по своему разумению… Только память и  осталась от серых железных ворот, запаха резины и  манежа с  протекающим от мокрой погоды потолком. Каждую весну Бусаров и  другие тренеры выходили «на воздух», чтобы «собрать» из расползшихся длинной зимой черных квадратов резины четырехсотметровую дорожку вокруг футбольного поля. Тренеры старались подгонять квадрат к  квадрату, чтобы их подопечным бежалось как можно комфортнее. И  все равно в  дождливую погоду вода фонтанировала из стыков, освежая ноги бегунов. Потом «квадраты» сменит более-менее беговая дорожка. Ее-то и  уничтожит техника фирмы Меркушкиных, которой «тюштя» доверит уничтожение «Светотехники». Ходили слухи, что мачты освещения Меркушкины просто сдали на металлолом. Думаю, что «Светотехника» не простила такого отношения к  себе. Не зря же на ее месте более десяти лет не могли построить новое спортсооружение с  названием «Саранск Арена». А  сколько украли на возведении объекта, так и  осталось тайной.

«Я очень благодарна Вячеславу Михайловичу, — ​говорит мама. — ​Он сделал так, что ты не озлобился на людей. На мир. Увел тебя с  улицы… Рос ты хулиганом. Помнишь, что зимой у  нас жила бабушка Луша? Моя мама. Однажды я  возвращаюсь с  работы, а  она говорит: «Таня, приходил красивый мужчина. Сказал, чтобы мы не пускали Стаса на тренировку. На улице мороз… Какой заботливый человек». Однажды Вячеслав Михайлович пришел к  нам и  сказал, что ты можешь стать мастером спорта. Это было приятно слышать… Приятно, что твоего ребенка так ценят…»

Через несколько месяцев занятий я  почувствовал, что тренировки приносят результат. Что я  бегаю все быстрее. И  вскоре остался… один. Все мои ровесники охладели к  бегу, переключившись на стрельбу. Андрей тоже взял в  руки винтовку. Тем более что тир «Динамо» находился чуть ли не во дворе нашего дома. Достаточно было перемахнуть через забор из белого кирпича. И  я  стал бегать кроссы один. Одиночество — ​тоже наука. И  ее мне преподал Бусаров. Умение терпеть не только перемену ветра, обманность рельефа местности, но и  одиночество. О  чем только ни думаешь, пока «тянешь» в  горку. Или, как говорил отец, глядя в  зеркало: «Приятно умному с  умным поговорить…»

Еще один урок от Вячеслава Михайловича — ​ответственность. Он не проверял, сколько я  пробежал и  в  каком темпе.

Просто давал задание, и  всё. И  я  старался не подвести его. Не подвести себя. Эти два урока я  усвоил на всю жизнь… 10  ноября 1982  года умер лидер Советского Союза Леонид Брежнев. Люди в  Саранске были подавлены. Наша учительница истории расплакалась прямо на уроке. Мне послышалось, что она произнесла: «Как же мы теперь будет жить?..» Соседи по дому боялись, что из магазинов исчезнет хлеб. В  день похорон — ​13  ноября — ​в  городе страшно гудели все заводы. Время будто остановилось, улицы опустели. Окна домов холодели вместе с  людьми. Все были растеряны. Но я  уже знал, что делать: ​идти на тренировку. Легкая атлетика влилась в  мою кровь. Я  гордился, когда Бусаров выдал мне майку с  эмблемой «Динамо», шиповки «Адидас» и  беговой костюм оранжевого цвета. Еще бы! Школьник, а  уже сам на что-то зарабатывает! На банальный вопрос случайного прохожего: «А  что, «Динамо» бежит?!» я  гордо отвечал: «Только «Динамо» и  бежит». Так Бусаров заставил меня забыть про предостережения врачей и  поверить в  себя.

Мама по-своему оценила мое увлечение. Она села за швейную машинку, и  вскоре шиповки я  носил в  холщевой сумке, а  бегал в  спортивных трусах с  синей полоской. По тем временам шиповки «Адидас» считались чем-то невероятным. Выпрашивали их у  меня постоянно. Дворовые приятели, школьные знакомцы, случайные. Некоторые деятели превращали шиповки в  кроссовки, меняя пластину с  шипами на резину. Но в  1990-е некоторые саранские пацаны, покупая переставшие быть большим дефицитом шиповки, прямо в  них ходили по городу. «А  что? — ​хвастались они. — ​Три полоски есть и  зимой не скользко!»

Так пролетели почти десять лет. Большого спортсмена из меня не вышло. Не каждому дано бить рекорды. И  все равно Бусаров помог мне поступить в  университет… Географическому факультету требовались бегуны… В  16  лет я  перешел на двухразовые тренировки и  наматывал по 600 километров в  месяц. «Это как от Саранска до Москвы добежать!» — ​прикидывали быстро взрослевшие дворовые приятели. Они носились по дискотекам и  девочкам, я  же — ​по лесу. Бусаров нагружал кроссами по пересеченной местности, а  зимой я  «пахал» снежную целину, высоко поднимая ноги. Так закреплялась техника бега.

Помню, как я  пришел на свою последнюю тренировку перед отправкой в  армию. Летний день 1986  года. На «Светотехнике» — ​десятки бегунов. Все заняты делом. Вроде все как всегда, но я  знал, что прощаюсь с  легкой атлетикой. Навсегда. Было тяжело. Бусаров почувствовал мое настроение. «Я тебе напишу, — ​пообещал он. — ​Постараемся тебя определить в  СКА. Посмотрим, куда попадешь». Я  оказался в  Ташкенте. И  однажды получил письмо от Бусарова. «В  жизни, как и  в  спорте, надо уметь терпеть», — ​писал тренер. Эта строчка — ​еще одна наука от Вячеслава Михайловича. Со СКА у  меня ничего не получилось. На выходе из учебки я  так пробежал кросс, что один из очевидцев полковник Белый тут же сказал, что «забирает этого парня к  себе в  спортроту». Но мою судьбу решил другой полковник. Балашов ответил Белому, что такие ребята и  самим нужны…

Смешно, что перед самой демобилизацией Балашов внезапно вспомнил о  «бегуне Холопове» и  откомандировал меня на чемпионат Туркестанского военного округа по легкой атлетике. Я  бежал пять тысяч метров. Все в  том же Ташкенте. Видок был тот еще — ​коротковатые трикошки, нелепая обувка с  толстой подошвой. Соперники посматривали на меня свысока. Они-то были экипированы по последней советской моде — маечки, трусы и  шиповки. Все — ​«Адидас». И  вдруг неведомо откуда вылезло какое-то чучело… Через три километра они поняли, что я  тоже умею бегать. Победить мне не удалось. Я  финишировал пятым. Все-таки за время службы набрал лишний вес, да и  о  беге несколько подзабыл. После забега ко мне подбежал какой-то прапорщик. «Парень, ты откуда?! — ​остановил он меня на выходе со стадиона. — ​Давай к  нам! В  спортроту!» «Я через месяц — ​домой», — ​ответил я. «Оставайся! Школа прапорщиков и  все такое. Зарплата хорошая…» «Где вы были раньше?» — ​думал я…

Из армии я  вернулся в  другую страну. Легкая атлетика осталась для меня в  прошлом. Но Бусаров был верен «королеве спорта». Он оставался тренером. Уже другие ребята стремились к  победам на беговой дорожке. Я  же свой главный забег в  жизни выиграл 16 апреля 1998  года. Во дворе своего дома, когда убежал от киллеров, присланных бандитом Андреем Борисовым и  активистами «партии и  правительства». Вспомнил уроки Бусарова и  убежал. С  ранами в  сердце и  печени…

В 2005  году я  привел к  Бусарову сыновей — ​Ярослава и  Всеволода. Они тоже постигли его науку. Но это уже другая история. И  другая глава под названием «Бусаров — ​тренер чемпионов».

Бусаров ушел из жизни внезапно. 23  ноября 2021  года. Сердце Вячеслава Михайловича остановилось, когда он вышел из своего дома на прогулку. Ему было 74  года. Бусаров никому не жаловался на здоровье. Наверное, только самые близкие знали о  его проблемах с  сердцем. С  тем самым сердцем, которое он отдал близким, легкой атлетике и  своим воспитанникам.